8.
Амурка не торопилась, наводила порядок в кабинете географии тщательно. Мальчишки вынесли собранный ею за несколько вечеров мусор и на этом считали свою миссию выполненной. Назначенная напарница после уроков ни разу не осталась, а вечером тем более не пришла. Амура была только рада этому, ей не хотелось делить ощущение интимного одиночества в пространстве, имеющем прямое отношение к Лео, с кем бы то ни было. Просто ее в те годы еще страшно удивляла необязательность людей: как это можно, вот так вот взять и не прийти? О том, что одноклассница, не исполняя задание классного руководителя, прежде всего поступала нечестно по отношению к Амурке, взвалив на ее плечи всю часть своей работы, Буйо даже в голову не пришло. Она хотела сама, одна убраться в кабинете Леонида Борисыча – она получила эту возможность. Какие могут быть обиды? Когда лица всех великих путешественников, спрятанные за стеклом стендов, были умыты, каждый листочек на многочисленных комнатных растениях, которые вдруг расцвели буйным цветом после исчезновения бывшей владелицы кабинета, ласково вытерт, глобусы расставлены идеально ровно, уголки карт, как положено, тонкой бумажкой с внутренней стороны подклеены, Амурка принялась за лаборантскую. Находиться в маленьком, пусть и заставленном шкафами и заваленном всевозможным школьным барахлом помещении было приятно: вон под стулом стоят его ботинки, вон на той вешалке он оставляет свое пальто, а это его чашка. Большую широкую чашку Амурка каждый день теперь отмывала от рыжего налета, остающегося на стенках полосками разной ширины. Географ заваривал себе крепкий чай «Бодрость» из целлофанового мешочка, клал в него три куска рафинада из картонной коробки – это стало понятно очень быстро из того, на сколько сладких кирпичиков в сахарной кладке на следующий день становится меньше, - и во время уроков потихонечку его отпивал. Заварку потом выкидывал, а чашку просто споласкивал. Амурке же доставляло особое удовольствие стереть этот чайный налет, сделать фарфоровое исподнее белоснежным, блестящим. Замечал ли он это? А аккуратно разложенные тетрадки на его столе? Учебники? Наточенные карандаши? Может быть, и нет, ей все равно было приятно каждый раз видеть, как он приносит себе свой чай и касается губами стеклянных краев посудины, которую она накануне вечером все намывала и намывала, не желая выпускать из рук. Амурка даже была уверена: он и забыл, кого назначила Елка убираться в его кабинете, да и вообще, ему вся эта школьная суета по барабану. У него там где-то наука, какая-то совсем другая жизнь – у человека-то в рубашках с запонками! И чем больше альтруизма было в действиях девушки, тем смелее она позволяла себе на него смотреть. И ведь часто, очень часто получала ответ – такой же открытый и долгий взгляд. Эта игра становилась все более увлекательной и горячей для Амурки. Но как же мало в общеобразовательной программе географии! И несколько мгновений наблюдения через окно за его приходом в школу: вот появился на тропинке, ведущей от ворот к главному зданию, вот идет, чуть покачивая своим коричневым портфелем, здороваясь с обгоняющими его школьниками или беседуя с попутчицей-училкой, - слишком коротки, чтобы удовлетворить жажду глаз. А встречи в коридоре или рекреации мимолетны и редки. Нет, не будет она, как другие девчонки, бегать за ним, путаясь под ногами, и специально искать встречи! И не в гордости дело – просто видно ж, как жалко это выглядит со стороны. Может потому, что она не лезет, он и смотрит особенно? Не боится, уверен, что не придется потом отлеплять от себя девицу, как плохо вымешанное тесто от пальцев.
Думать и придумывать мы можем все, что угодно... А жизнь идет отдельно от наших дум, сама по себе.
Амурка уже собиралась уходить – скоро сторож придет сказать, что закрывает. Она, как обычно, исполнила свой привычный ритуал: доска тщательно вымыта, тетрадки, учебники разложены, чашка отчищена... Сегодня на столе под несколькими контурными картами ею была обнаружена толстая тетрадка, исписанная аккуратным мелким почерком, с какими-то схемами и графиками – забыл? Погладила шершавую обложку рукой, приласкала – везучая! Разобрала тот шкаф, с разбитым стеклом, которое так не и заменили, и теперь в закутке за этим шкафом, стоя на стремянке, пыталась прикрепить «крокодильчики» колец, отстегнувшиеся от занавески. Вниз лучше не смотреть: навернешься из-под потолка – мало не покажется!
В кабинет кто-то зашел, потопал, потопал, не заглядывая в лаборантскую, выключил в ней свет, а потом и в кабинете и, видимо, собрался уходить, скрипнув дверью. - Эй! – испуганно крикнула девочка. - Я еще тут! Подождите! Мало того, что ее могли закрыть здесь на ночь, так еще и спуститься быстро с непочиненной стремянки – нижних ступенек просто нет, - в темноте проблематично. - Кто? – это был голос Лео. Мужчина заглянул в лаборантскую, пытаясь различить в темноте того, кто подал голос. Амурка ухватилась за занавеску, чтобы не упасть, в ушах застучало. - Я, Амура, - вырвавшийся изо рта писк был совершенно не похож на ее обычный голос. Ох, не так, не так мы себе представляем встречи и разговоры с объектами нашей страсти! Девушка попыталась нащупать ногой ступеньку, чего она тут стоит, как три тополя на Плющихе? Стремянка чуть качнусь – жуть! Свет-то включил бы... - Что вы тут делаете? – его голос раздался совсем рядом. Глаза уже чуть привыкли к полутьме: из-за занавесок пробивался свет уличных фонарей. - Меня же назначили убирать ваш кабинет. Комиссия... - А, комиссия. Так это все... вы... Как высоко забралась! Давайте руку. Амурке было бы проще спуститься самой, как залезала, к стремянке передом, ко всему остальному задом, но она тут же развернулась, наклонилась, взялась за протянутую ладонь, стала неловко спускаться. Хорошо, вовремя поняла, что подолом юбки зацепилась за торчащий из каркаса лестницы винт, а то бы спрыгнула, как намеревалась, с последней уцелевшей перекладины, и порвала бы школьную форму, да и вообще ситуация могла б получиться... цирк! - Что там? – он заметил, что девушка остановилась и, развернувшись, возится с чем-то. - Я зацепилась. Сейчас! – попыталась вернуться на ступеньку выше, чтобы ослабить натяжение. - Это не стремянка, это исчадие ада! – пошутил он и, видя, что девушка качнулась вместе с неустойчивой конструкцией, подхватил ее под коленки. Амурка и так дергала ткань, нервничая, стоя криво и неудобно, а от этого окончательно потеряла равновесие и оказалась в кольце его рук, животом навалившись Лео на голову. - Ой... Он отступил от стремянки, чтобы поставить ее на свободное от травмоопасных приспособлений пространство, споткнулся о стоящее рядом ведро, сделал несколько неловких шагов назад. Амурка, испугавшись, крепко ухватилась за него руками. Вот где нераспознанный мамой темперамент дал себя знать. Ведь как должна была бы повести себя обычная девушка в такой ситуации? Пусть тоже влюбленная, но без африканского жара в крови, до сего момента лишь пробуждающегося? «Ах, ох!» - и задеревенеть, скукожиться в лапах опасного для любой девицы представителя противоположного пола, быстрее отдернуть руки от его головы, как только угроза грохнуться с высоты миновала, и выпасть бревнышком из объятий. В идеале – приземлиться каблуком на ногу, смущаться и делать вид, что ничего такого не произошло, своим смущением доказывая обратное... Или сухо поблагодарить, или нет, правильнее - сконфуженно хихикать.
Амурка же, плавно спускаемая географом на пол, вдохнула во второй раз его запах. Реакция оказалась неожиданно острой, очевидно, сенсибилизация этим аллергеном была в прошлый раз достаточно мощной. Ее руки и не подумали разжиматься, когда она уже твердо стояла на ногах, а наоборот, обняли его за шею со всей возможной силой. Леонид Борисыч ее почти уже отпустил, ослабив захват, но снова стиснул в объятиях – замершую, да, но мягко, трепетно прижавшуюся, - задеревенел, скорее, он сам, и то лишь в первый момент. Безумству храбрых поем мы песню? Да! Это была она, решимость горячей вольной крови, мгновенно растворяющей все кристаллики рафинированных правил и условностей. Стремительная искренняя реакция, простая и естественная: притянуть к себе того, к кому безумно тянет. Пара вдохов и выдохов – и Амурка пришла бы в себя, освободила бы случайно угодившего в капкан ее рук и рванула бы из темноты лаборантской, не сказав ни слова. Не потому, что раскаивалась бы или стыдилась своего порыва, - еще чего! – а просто говорить тут нечего, всем все понятно, да и правила этикета на этот случай не разработаны, воспитанная девушка никогда б так не поступила, а для невоспитанных правил нет. Пришла бы в себя, если бы не почувствовала, как скользнули горячие ладони по ее спине, с какой силой сжали податливую грудную клетку. Так отвечали на ее взгляды его глаза, так и тело ответило – тут же! И глупее глупого было бы не пойти дальше, на зов крови.
Щека прижатая к щеке – чуть повернуть голову, и губы неминуемо встретятся, или, не поворачивая, опустить и отстраниться… Как правильно, как должно? Ну, ответ на поверхности. Много нашлось бы тех, кто, поразившись происходящему, воскликнул бы: о чем только это девица думала? Во-первых, мы не из этих, наделенных способностью осуждать всех и вся ханжей, кто так откровенно выражает свою зависть, а во-вторых, мы знаем, что никаких мыслей у Амурки не было, а была только не встречающая препятствий лавина ощущений и эмоций, которые и увлекали ее за собой.
Этот поцелуй мог бы стать поцелуем года по версии журнала «Школьная эротика»: уровень запретности – 10; спонтанность – 10; страстность – 8,76; уровень опасности – 6,5; техника исполнения – 8,9; эстетика исполнения - 10; выпадение из реальности – 8,1.
- Что ты делаешь? – очнулся вдруг Лео, поняв, куда добрались его пальцы. – Нет, Амура, нет! Отодвинул ее от себя мягко, вытянутые руки от плеч к плечам – жесткая конструкция, железобетонные балки – укрепляют его решимость, соединяют только для того, чтобы разделить, сохранить пространство между… Наклонила, наконец, голову, развернулась и вихрем вылетела из кабинета. И только в первые мгновения обидными казались эти его «нет, нет!», еще не добежав до дома поняла: «Да!» Это же он не ей говорил «нет», это себя пытался удержать. Что она, не знает, каким образом выражается у мужчин «да»? Если сила твоего прижимания к нему суммируется с силой его ладони, действующей в том же направлении на уровне центра тяжести, то объем мужского «да» - настолько заметная величина, что ею невозможно пренебречь. Это тогда еще стало понятно, когда целовалась впервые…
- С Колькой? – Амурка таращит глаза на подругу. – Ты что! - А что? Он нормальный. И целуется нормально, без гадостей. - Да я с ним даже не разговаривала никогда! - Да ты ни с кем из них не разговаривала! – лепит правду-матку Галка. – Ты ж дикая! А потом и не нужно разговаривать. Потанцуете, возьмешь его за руку, и пойдете за клуб. Там все обжимаются. - А он пойдет? - Как миленький! Побежит. - Баба Паня увидит. - Не увидит! Хорошо, просто на ухо ему шепни: «Пойдем со мной». - Нет, - вздыхает Амурка, - я так не могу.
Девочки пристроились на завалинке у дома Верки. Ждут, пока та выйдет, к ней в дом лучше не заходить лишний раз, ее бабка будет недовольна. Верка сейчас причепурится и выскочит, чтобы вместе идти на дискотеку. Это удовольствие – нечастое, даже не каждые выходные, бабка Паня за ними приглядывает в клубе, сидя неподалеку от танцплощадки с другими деревенскими старухами, перемывающими косточки молодежи, и разрешает ночевать на сене, что сушится на чердаке сарая, не идти же ночью двум девчонкам к себе в деревню. Она их бабкам не посмела отказать, но и придумала, как в дом не брать. А девчонки и рады: полночи можно втроем болтать обо всем, а утром уже домой вернуться. - Так кто тебе мешает поговорить-то сначала? – Галка не понимает всех этих сложностей, она сама проблем с коммуникацией не имеет, но терпелива по отношению к ущербным в этом плане и покладиста. – Хочешь, я сама ему все скажу? Что там сказала Галина Кольке, точно не известно. Но когда подрыгались немного под гремящую музыку в кружке малолеток, он сам подошел и сказал: - Пошли, что ли? И она пошла, раздираемая множеством противоречивых мыслей. Но все оказалось не так уж страшно, не так уж восхитительно и совсем не сложно. Колька был корректен, как и Толька потом, и Сенька. - А что ты говорила, что они руки распускают, в трусы лезут? – вдруг вспомнила Амурка где-то в конце августа, уже перед самым отъездом в Москву, когда девчонки собирали вещи. – Ничего не лезут, даже не зажимали почти! - Это они тебя не зажимали, - Галка складывала в чемодан так и не прочитанные книги из списка «на лето», - я ж им сказала, что если что, баба Саня их проклянёт. - Что?! Зачем? Зачем ты им это сказала? Галка опешила. - А ты хотела, чтоб зажимали? Расстроилась, что ли? - Нет, конечно! - запротестовала Амурка. – Просто так нельзя говорить! Бабушка б не разрешила! - Ну, я же хотела как лучше! Амурчик, я же для тебя старалась… Не сердись! Галина и так расстроена расставанием, а тут еще это… Амура вспомнила руки Сеньки: под ногтями грязища, на коже вечно какие-то воспаленные царапины. Он и без рук заставлял ее напрягаться: и языком черти что выделывал во рту, и телом налегал вполне ощутимо, нельзя было не почувствовать, что целуется он не для тренировки. Амурка обнимает подружку крепко, целует в щеку, смотрит в глаза, потом на алый прелестный ротик. Этот ротик красивее и нежнее, чем у любого пацана. И любит она Галку нежно, с горячей благодарностью за преданность и заботу. Так почему ж совершенно невозможно прикоснуться к этим губам своими губами, а тем более, начать целоваться, как с мальчишками? Ведь с мальчишками и без любви, и даже без близкого знакомства получается…
Галка отправилась провожать Амурку до поезда. Бабушка в кабине, девчонки в прицепе. Они уже въехали в соседнюю деревню, и теперь так приятно, после разбитой грунтовки, катить по асфальту. - Зырь! – вдруг толкает Галка Амурку в бок. – Борька! Девочки пристально разглядывают проходящую мимо фигуру в растянутых выцветших трениках, и взоры их прикованы вовсе не к его помятой физиономии. Одна рука у него в кармане, второй он размахивает, неловко шагая. - Видишь, видишь? – Галина шипит прямо в ухо подружке, хоть Борька идет далеко, и за гулом мотора все равно б ничего не расслышал. – Я тебе говорила! - Да вижу! – Амура отстраняется от яростного шепота, вызывающего мурашки. – Как не увидеть! Не увидеть кое-что под тонкой тканью набок съехавших штанов действительно трудно. И увиденное поражает. Пока девочки обмениваются многозначительными взглядами, Борька-картавый добирается до угла закрытого по случаю выходного дня сельпо, вынимает это кое-что из кармана трикотажных штанов, откупоривает и жадно пьет из горла красную жидкость. Никогда еще, наверное, портвейн «777» не производил на барышень столь сильного и ужасного впечатления.
9.
Мишка только что озвучил свой вопрос, заикаясь пуще прежнего. И сразу, чтобы замять мучительную неловкость, будто бы подул на ошпаренные пальцы: - А ппп-почему т-тебя Ммм-муреной зовут? Она же ссс-страшная на вид, ммм-мурена. Амурка, уже готовая раскинуть карты, вздохнула, зажала колоду в ладонях. Комплимента не уловила, потому что была сосредоточена на подготовке к гаданию. А Мишка ляпнул неосознанно, так что и комплиментом это можно не считать. - Так поэтому и зовут. Еще Мурия – как "фурия". Это пацаны в четвертом или пятом классе прозвали из-за того, что я дралась. Ты не помнишь, редко ходил тогда... Дралась Амурка не на жизнь, а на смерть. Каждый раз, сдавая сдачи, знала, что если б проигнорировала пинок или подножку, все на этом и закончилось бы. А так... а так получала сполна – тяжелыми мальчишечьими кулаками, которым противопоставить ничего не могла. Единственный действенный прием у нее был – схватить их за патлы и дернуть со всей силы. Откуда в ней было это? Другие девчонки хныкали, пищали, плакали тихонько в уголке или бежали жаловаться учителям, у нее же мгновенно заволакивало глаза красным туманом ненависти, и будь больше сил, она б непременно осуществила то, о чем грезила в самые яростные моменты: башкой обидчика о стенку и долбить так, чтобы черепушка раскололась. Причем гнев вспыхивал и в том случае, если рядом обижали кого-нибудь из подруг – всегда лезла защищать, всегда получала, всегда знала, что получит, и никогда это ее не останавливало. «Не спускай оскорблений, всегда давай сдачи», - говорила мама, но вряд ли только в родительской установке было дело, в чем-то еще, более глубинном, ведь она толком и сообразить никогда не успевала, как оказывалась в яростной сцепке с каким-нибудь школьным хулиганом. И ведь настоящая обида была не на них, обидчиков - ненависть угасала так же внезапно, как воспламенялась, - а на мальчишек из своего класса, типа «положительных»: ни один никогда не считал нужным вступиться. Иногда смотрели со стороны и даже восхищались накалом ее остервенения, прозвище дали, сами не лезли, но... не орлы, как сказала бы бабушка, не орлы. Может, потому и не обращала на них внимания никогда, не интересовалась, не стремилась к общению, раз и навсегда согласившись с маминым ехидным "мужчина – это хромосомное заболевание, пожизненная инвалидность". - Миш, если хочешь, чтобы я нормально погадала, не мешай, ладно? Мне нужно сосредоточиться. Он тут же кивнул, замолчал, сложил руки на коленях, замер. Новые гладкие картонки ложились на стол с легким постукиванием. Вот он, Мишка-король, вот она, Лилька, дама его сердца. Рядом с ней – другой король и его свита из разных карт, знакомые такие сочетания. И привкус во рту появился какой-то...
...Прошлым летом Амурка сходила в соседнюю деревню на дискотеку всего два раза, и то только потому, что Галка слезно умоляла. Это было даже не смешно: все эти местные парни и молодые мужики, мнящие из себя... что-то мнящие. Амурка укоряла себя за гордость и предубеждение, но не слишком: разве она виновата, что после Лео, да хоть трижды он трус и слабак, эти все теперь, даже с крепкими атлетическими телами кажутся какими-то пародиями на мужчин. А уж если рот раскроют... Скучен, невыносимо скучен этот балаган, даже при том, что интерес ее персона у этих жалких представителей сильного пола вызывала острый. Это должно было бы льстить. Или как раз не должно? Расцветшая, повзрослевшая девушка пришла на первую дискотеку в пестрой широкой юбке, длинных серьгах и бусах, сразу выделившись своим «народным» стилем среди местных девчонок в джинсах и с пластмассовой бижутерией хай-тековских форм в ушах. «Не модно же! – удивлялась Галка. - Надень лучше свои брючки классные, а не это старье! – А мне так нравится, - отвечала Амурка, - просто нравится, и все. Ну и пусть старье, зато это мое!» К концу лета в данном конкретном клубе утвердилась женская мода на цыганский стиль, но никто больше не смотрелся в цветастых наскоро пошитых юбках и с множеством браслетов так органично, как Амурка. Тут же, конечно, сразу вспомнили о баб-Шуриных талантах: «Амурка-цыганка» называли меж собой девушку в деревне, но она не знала. До нее не дошло, а если б и дошло, она бы только посмеялась: нет у них в роду цыганских корней, есть совсем другие, да людям что? Если гадает, да серьги длинные надевает, да браслетов дюжина на узком запястье – цыганка. После того, как Амура на следующую дискотеку не пошла, Галка на утро приволокла с собой из деревни вместе с Веркой других девок, гадать. Ну, Амурка и погадала. Потом еще и еще. Ей нравилось чувствовать, как нарастает уверенность в мыслях и ощущениях, когда она смотрела на карты, когда прислушивалась к себе. Некоторые девчонки считали, что гадает она отпадно, в смысле, уж очень точно угадывает некоторые вещи. Галка еще в июне закрутила роман с парнем, и, живя полной молодой жизнью, все удивлялась, чего это подруга похоронила себя в четырех стенах. - Про тебя Сенька спрашивал. Уже не в первый раз! – докладывала она, возвращаясь с очередной дискотеки. – Сходила бы со мной, а? Вдвоем куда веселее! - По-моему, тебе и так весело, - отбивалась подруга. – Смотри, как губищи опухли! Была бы баба Аля дома, она б заметила. - Да уж... – соглашалась Галка, разглядывая себя в зеркало. – А баба Зина не спрашивала? - Нет. Она ж думает, что мы с тобой запираемся в избе и дрожим всю ночь от страха, как в детстве... Амурке действительно боязно было оставаться вечером в избе одной, она каждый раз сквозь беспокойную дрему с облегчением слышала легкие шаги Галины, которая, как нагулявшаяся кошка, возвращалась ближе к рассвету домой и падала в кровать, тут же засыпая. Но ни идти с ней, ни ограничивать в возможностях подружку не хотела. Это было бы нечестно, ведь ей тогда, в те несколько пьяных месяцев, никто не мешал, хотя бабушка и мама не могли не догадываться... Бабу Алю все не выписывали, и уж август начался, а девчонки вели хозяйство самостоятельно. Им даже нравилось успевать все самим: огород, уборка, даже заготовки делали под присмотром Зинаиды, которая не докучала - в их возрасте она сама уже была совершенно самостоятельной. Тем вечером Амурка гадала Раечке, дочке продавщицы из сельпо, более взрослой по годам, чем Галина, но такой субтильной, что она казалась младше. У нее давно уже были отношения с парнем, но они как-то застопорились, и девушка хотела узнать, будет ли что дальше. Рая осталась ночевать, и девчонки напекли печенья, собираясь подольше поболтать после гадания за чаем. Сидели за столом, покрытым новой, а оттого немного липнущей к коже клеенкой с нарисованными диковинными фруктами – киви, манго, фигами, - которых никогда не видел этот дом в натуральном виде. - Ой, пришли... – не очень удивленно воскликнула Рая, посмотрев в окно. Амурка глянула туда же: в сумерках можно было различить три мужских силуэта, идущих по улице к их особняком стоящей избе. - Это вы их позвали? – задала она вопрос сразу обеим, почувствовав досаду. - Ну как позвали... Просто сказали, что будем гадать, - ответила Галка, переглянувшись с Раечкой. - Ну, вы тогда тут гадайте, а я пошла. Вам скучно не будет. - Амурка, ну зачем ты так? Хорошие же ребята. Посидим, повечерим. - А потом? - А потом... Потом они пойдут домой, - не слишком уверенно сказала молодая хозяйка дома. - Ну-ну. - Нельзя же быть такой... гордой! Амурка обернулась изумленно. Гордой? И это говорит Галка? Обидно... Ведь не в гордости дело. - В чем она, моя гордость? Почему я должна, если мне не хочется? – сверкнула глазищами и решительно направилась к двери. Девушки молчали, понимая, что не правы. Дверь распахнулась, и в комнату заглянул Галкин ухажер. - А мы мимо шли, решили заглянуть на огонек! - В Рязань через Казань? – буркнула Амурка и хотела обойти его, но в дверном проеме уже стояли двое других парней, Райкин Колька и Сенька. Ну конечно... Они не собирались пропускать ее, радостно улыбаясь. Девушке показалось, что от них пахнуло спиртным. - О, неприступная московская красавица не хочет оставаться в компании простых деревенских парней? – воскликнул Арсений, оттесняя Амурку обратно в дом. – А мы тут с подарками, мы тут с надеждами, что нам погадают, мы тут с самыми чистыми намерениями! – парни заржали. Амура вернулась к столу, стала собирать карты – и правда, сгоряча забыла свою колоду. - После захода солнца уже не гадают. - А, ну и хорошо, тогда просто посидим, смотрите, девчата! Настрой парней был миролюбив, подружки возбужденно и радостно приветствовали их. «Чего это я, в самом деле? Тоже, надулась, как мышь на крупу. И правда, может, гордыня так проявляется?» Она решила посмотреть, что они там принесли такого. Сенька что-то показывал у себя за пазухой. - Ах! – не сдержалась Амура. – Какой маленький! Котенок был совсем еще кроха, еле на лапах стоял. Хвост – натурально морковка, даже цвет тот же. Дальше все было весело и просто: Амурка носилась с котенком, пытаясь его накормить, Галка гостеприимно метала на стол еду, Раиса что-то рассказывала о своих кошках,а парни шумно подтрунивали над ними. Сенька даже помогал по хозяйству, скоренько изучив территорию: где холодильник, где в другой комнате конфеты припрятаны. И правда, ну чего она из себя изображает? Уже попили чай, парни сходили покурить, и, вроде, собирались отчаливать, когда вдруг выключилось электричество. Никто не удивился, это случалось часто. Галка тут же зажгла свечу, но настроение компании изменилось. Разговор перестал быть шумным и общим. - Ой, забыла огурцы накрыть! – вдруг опомнилась Галка и встала из-за стола. - Я присмотрю за тобой, мало ли что там, в огороде, - прогудел ее кавалер, распрямляя плечи. Они вышли, и Амурка поняла, что вернутся не скоро. - Пойду, выйду на пригорок, - сказала Раиса, - посмотрю, есть ли свет в соседней деревне. Она поднялась, Колька встал вслед за ней, даже ничего не поясняя. И эти исчезли в ночи, негромко переговариваясь, прошли под окном. Амура стала собирать со стола, Сенька гладил котенка. - Может, все-таки погадаешь мне? – спросил он, взяв в руки ее колоду. Девушка хотела забрать ее, но он не позволил, подняв руку вверх, когда она потянулась за картами. - Хорошо, задавай вопрос! – она протянула ладонь, но парень дразнил ее, не отдавая. - А можно не вслух, про себя? Есть у меня... мысль, хочу узнать, сбудется кое-что или нет? Амурка улучила момент и выхватила колоду, но несколько карт все же выпали на стол. Она подняла их и улыбнулась: - Не светит тебе ничего. Обломаешься. - Да? Покажи! Он, не глядя на карты, схватил девушку за руку, пытаясь притянуть к себе, но она воспротивилась. Тогда Арсений вскочил, сгреб ее в охапку легко, словно бы она и не весила ничего, и потащил в маленькую комнатку за печкой, чуть не сорвав по пути занавески, висящие в дверном проеме. - Врут все твои карты, меня еще никто не обламывал. Плюхнул Амурку на кровать так, что у нее от удара чуть не дух вон, не рассчитав в темноте высоты, упал сверху, подмял под себя, впился в ее рот губами, пока она не опомнилась. Яркий вкус табака навсегда отпечатался в ее памяти... Амура испугалась лишь в первый момент, скорее от внезапности и силы нападения, поразившись тому, как легко может крепкий мужчина справиться с хрупкой женщиной. Странным было то, что не ощутила ослепляющей ярости, которая дала бы силы для отчаянного сопротивления, лишь почувствовала закипающую злость, лишь протест и недоумение: почему так? Почему они думают, что имеют право? Потому что сильнее? Ведь сильнее, сильнее! Они всегда физически сильнее, бестолку сопротивляться... Вечная эта несправедливость. Обмякла под его руками, перестала отталкивать, но стиснутых ног не разжала. Дали электричество, в комнатку проник слабый свет из помещения, где пили чай, но это никак не повлияло на намерения гостя. Сенька, подумав, что дама ломается лишь для виду, решил стать поласковее, чуть ослабив тяжесть своего веса, его руки блуждали по девичьим прелестям, ткань старого халатика мягко потрескивала... Амурка отвернулась, не желая целоваться.
- Я же вижу, ты не девочка! – пропыхтел он ей в подвернувшееся под губы ушко. – Была б целка, сейчас бы не так извивалась! Ведь да? – он приподнялся чуть, чтобы заглянуть в лицо, психолог. А может, обидел уже кого? - Да, ты спец, - процедила Амурка, попытавшись столкнуть его с себя, но не тут-то было. Наоборот, он стал сильнее давить коленкой, пытаясь раздвинуть ее бедра. – И что? - Так терять-то, значит, нечего! Что тебе, жалко, что ли? – он мял ее грудь, наблюдая за реакцией. – Не жмись, дура, тебе понравится. Амурка закрыла глаза. А ведь когда-то боялись они, эти вот парни, что ее бабка их лишь за лапанье проклянет... Сенька не удивился, когда она взяла руками его голову и ласково повернула к себе, притянула к самым губам. - А я заговор знаю, на мужское бессилье... Старый, так насильников раньше наказывали... - Врешь, - сказал не слишком уверенно, но ногой давить перестал. - Проверим? - дыхание сбивается, сердце колотиться, трудно дышать, хотя, вроде, и не на грудь давит, на животе вся тяжесть, - Мне тоже интересно, работает ли... а то, может, не так слова запомнила... - и она сверкнула в полутьме белыми зубами. - Вывернуться хочешь? А вот нет! – и от неожиданности сильно двинул коленкой, справившись-таки с ее ногами, полез рукой к своим штанам. А Амурка и через ткань давно чувствовала его напряженный твердый орган. - Как знаешь, - сумев скрыть панику, прошептала. И начала быстрым глухим речитативом, четко выделяя лишь нужные слова: - «И всым я довольный, и всэ в мэнэ е, одным не довольный, що хер нэ встае. И жинка сварыться и лае мэнэ, и всэ из-за того, що хер нэ встае». Он не мог расслышать всего, но ритм, быстрое бормотание... и главное понял, наверное, потому что вскочил с нее, лихорадочно пряча свое хозяйство в штаны и застегивая их, будто бы это могло как-то защитить. - Вот стерва! – в голосе испуг. – Замолчи! - «А ще тэя тэща, як сука гарчыть, вид когось почула, що хер не торчыть. Сусиди в вси хлае, онуки вбие, и всэ из-за того, що хер нэ встае!» - указывая пальцем на ширинку Сеньки продолжала Амурка, словно обезумев. Привстала на кровати и внимания не обращает, что юбка задрана, одна грудь обнажена, пряди темных волос выбились. Улыбается, глаза полыхают адским огнем: как пить дать, ведьма! Он замахнулся, но она вскинула руку, и ее палец стал указывать ему в лоб: - И бабку мою не боишься? Думаешь, что в мускулах твоих поганых только сила? Сдержался, хотя мышцы его подрагивают, губы кусает от злости. Может и вывела бы она его, может и кончилось бы все это плохо, потому что вселился тогда в Амурку, чуть припоздав, всегдашний ее приятель, безбашенный гнев, и уже не могла и не хотела она остановиться, но дверь заскрипела, кто-то из ребят вернулся. Арсений попятился к выходу, опасаясь повернуться к этой чокнутой спиной. Она закинула косу за спину, подняла подбородок и, запахивая порванный халатик, улыбнулась нехорошо. - Мои карты не врут! Придурок... – и выплюнула уходящему ему вслед, как заклинание. - Обломись!
10.
А Лео стал смотреть иначе. Напряженнее, что ли? Вопрос появился в его взгляде, или он все пытался сказать глазами: «Нет, Амура, нет»? Но ведь смотрел же! И не прекратил эту сумасшедшую игру, а мог бы, еще мог, хотя сказанное в запале возбуждения Амурке «ты», уже было куда более грубой ошибкой, чем то первое «вы». С помощью «вы» он выудил ее из загона, в котором кишмя кишела малышня, поставил на один уровень с прочими взрослыми, с помощью «ты» поднял еще выше, к себе. Правда, сам вопрос «что ты делаешь?» мог бы насторожить опытную в плане отношений даму, но не девочку-новичка, для которой он прозвучал волшебным заклинанием, снимающим невидимые путы женского бесправия действовать: она решилась, у нее получилось, он не смог устоять, и это значит... А ведь успех только придает сил и вселяет уверенность.
Амурка тоже не была опытным игроком, ничего не рассчитывала, не подстраивала, не хитрила, просто следовала своим представлениям о том, как будет лучше... Как будет лучше для Лео. А потому ее поведение после того случая в лаборантской никак не изменилось внешне – она не хотела ему докучать. Она еще могла довольствоваться взглядами, лелея в душе воспоминание о том, как все это было – а было ли? Эта ее стратегия, которая стратегией вовсе не являлась, оказалась исключительно грамотной: поначалу подготовившийся к бескомпромиссной борьбе с соблазном учитель постепенно расслабился.
Леонид Борисыч дал домашнее задание, перекрикивая гул собирающих учебники девятиклассников, и ушел в лаборантскую заваривать чай. Дежурные Иванова и Буйо открыли окна, чтобы проветрить на перемене классную комнату, и вышли вместе в коридор, продираясь в шумной толпе учащихся. Как Амура заметила того парня, что влетел в кабинет географии, схватившись за нос, трудно понять... Может быть, просто бросила, уходя, взгляд на дверь в надежде еще раз увидеть Лео?
Она тут же вернулась и вовремя: парень пытался остановить кровь холодной водой, склонившись над раковиной. Вся раковина и пол вокруг были в алых пятнах. - Леонид Борисыч, - громко крикнула Амурка, чтобы хорошо было слышно в лаборантской, - здесь Кривоносов нос себе разбил, все кровью испачкал. Я сейчас его к медсестре отведу и все тут вытру! Услышал он ее предупреждение? - Не пойду я к медсестре, - упрямился пацан, смывая и смывая упорно текущие темные струйки. – Она мне опять бинтов в нос напихает. - Конечно напихает, а ты чего хотел? - вопрос, конечно, из разряда "взрослых-идиотских", будто бы он хотел нос разбить, или разбил специально, чтобы дать возможность школьной медсестре поизмываться. - Посмотри, как сильно течет! Раздумывать было некогда. Девушка схватила тряпку с доски, сполоснула ее, выжала, не спрашивая пацана, приложила к его носу и потянула из кабинета. Когда возвращалась, уже прозвенел звонок на следующий урок. У географа было «окно», его кабинет пустовал. Амурка вытерла кровь на полу, вымыла принесенной обратно тряпкой раковину. Ну и пусть ее ругали, что она этакую грязь к лицу пострадавшего приложила! А чем еще было заткнуть? К тому же рана-то внутри... Лео не выходил. И правильно, угваздано все было по полной. Она заглянула в лаборантскую. Учитель сидел на стуле, сложив руки между коленями. - Леонид Борисыч, я там все убрала. «Можно выходить!» - чуть не ляпнула, но... не ляпнула. Он медленно поднял голову, как-то виновато улыбнулся. Какой… зелененький! Она зашла, сделала несколько шагов по направлению к нему. - Спасибо, Амура! Вы меня опять выручили, - и выпрямился, насторожившись, видя ее приближение. - Вам нехорошо? – глянула она на его чашку: чай насыпан, но водой так и не залит. - Нет, все в порядке. Просто я услышал ваш голос, выглянул и... Бедный, бедный! Услышал ее голос и выглянул! - Я сейчас вам сделаю чаю, и все будет хорошо! – девушка решительно потянулась к чайнику. - Нет, нет, не стоит, я сам! – попытался он остановить ее, поднялся резко и упал обратно на стул, качнувшись. Прикрыл глаза, пережидая приступ головокружения, наклонился вперед. Ну разве могла она не дать его голове опоры? Не поддержать падающего, приняв его в свои объятия? Тем более что они обладают столь волшебной живительной силой? Не вспомнить уже, как так получилось, что не услышали они хлопнувшей двери кабинета. Какое-то затмение случилось с обоими, как только коснулись друг друга. - Леонид Борисыч, вы здесь? – Амурка в последний момент успела отпрыгнуть за шкаф. – Можно вас на минутку? – завуч заглянула в лаборантскую и увидела щурящегося, как от внезапно вспыхнувшего яркого света, географа. - Да, конечно, - сказал он, неуверенный, Борисыч ли он и можно ли его, но направился в класс, не давая завучу пройти вглубь лаборантской. Когда Лео вернулся, девушка так и стояла за шкафом, прислонившись затылком к холодной поверхности стены. - Амура! – взмолился он, вызывая ее оттуда, не желая подходить ближе. Но она не сдвинулась с места, уже зная, как можно управлять этим человеком. – Амура... так нельзя! Это неправильно. Ей было наплевать на правила. Она закусила губу, пытаясь сдержать счастливую ликующую улыбку, прижалась плечами к стене, чуть выгнувшись ему навстречу, слегка качнула головой: неа... Он вздохнул, вытянул вперед руку, будто бы это могло что-то решить, и сделал шаг вперед. Хорошо, что звонки в школах громкие.
С того дня, если Амура слышала что-то типа такого: «Ты сказала ему это? Зачем? – За шкафом!», - она сразу же вспоминала тот долгий мучительный поцелуй, мучительный именно своей поцелуйной ограниченностью.
Сенька быстро увел парней, Галкин хахаль даже попрощаться не зашел. Ничего не понимающая Галина влетела в дом, столкнувшись в сенях с уходящей Амурой. - Стой, куда ты? Что стряслось-то? – она схватила подругу за руку. - Отстань! Задолбали вы все меня! Я домой! – вырвалась и стала искать потерявшийся шлепанец. - Куда ты в такую поздноту? Что баб-Зина подумает! Амурочка, ну что случилось? – Галина путалась у нее под ногами, пытаясь заглянуть в лицо. - Ее, наверное, Сенька обидел, - к ним вышла Раечка. Она чувствовала себя причастной к неприятному происшествию, ведь это они с Колькой оставили того с девушкой наедине. - Как это? – Галка, охнув, плюхнулась прямо на калошницу. – Амур, да? - Козел он вонючий, ваш Сенька! – сказала Амура и села измученно рядом с подругой, которая теперь испуганно разглядывала порванный халат. - Ой... Как же это?! – Галька зажала рот рукой, готовая заплакать. – Амурочка... Что, силой взял? - Успокойся, - сжалилась над Галиной, у которой задрожали руки и губы, Амура. – Взять бы он взял, да кто б ему дал! - Такой упертый бугаище... – Раечка с радостным удивлением посмотрела на растрепанную, но не побежденную девушку. – А вылетел из спальни, как ужаленный! - Да как он посмел! Я и подумать не могла... – Галине не так легко забыть, кто в этой ситуации виноват. – Амурочка... прости меня! - Да тебя-то за что? – великодушно отпустила грехи раскаявшейся грешнице Амура. – Это он... одноклеточный. Есть выпить? – вдруг спросила, удивившись сама своим словам. - Есть! – подлетела хозяйка. - Есть у бабушки, я знаю, где! Что это за настойка была, девчонки так и не поняли, но через четверть часа уже хохотали до слез, слушая Амуркин рассказ. - Вы бы видели, как он за свою пипиську испугался! Подлетел, как вертолет с вертикальным взлетом, и давай ее прятать от сглазу, уминать, утрамбовывать сокровище свое! - А что за заговор-то? - Да ты смеешься, Галь? Не знаю, как в голову пришло. Баба Зина часто, когда у нее что-то не ладится, присказку эту говорит: и всем мы богаты, и все у нас е… Я как-то спросила, что это, а она сказала, что стих какой-то украинский неприличный. Я запомнила несколько куплетов, как не запомнить, когда там про хер? Странно, что он этой частушки не слышал… Но как должно быть страшно: хер не встае! Да еще такой! Девчонки бьются головами об стол, хохоча, Раечка слезы утирает. Уже им и не кажется эта история такой страшной… - А что, здоровый? – любопытствует Галка, которая все примечает. - Знаешь, может, у страха глаза велики, но мне показалось, что почти как у Борьки тогда… как между мной и им скалка лежала… Беее... - Говорят, что по размеру носа можно определить, какой он у них. Каждая задумалась, припоминая виденное в жизни и соотнося. - Фигня, - говорит Раечка, защищая, видимо, своего коротконосого Кольку, но забыв учесть носяру Сеньки. - Похоже, - одновременно откликаются Амурка с Галкой. И тут же все трое снова захлебываются смехом. - Эх, - жалеет Амурка, - надо было ему объяснить напоследок, что недоговоренный заговор так работает: как попытается еще какую девчонку принудить, так сразу и увянет его хрен нахрен. - Ой, да это мы запросто, это я Кольке нашепчу по секрету, и скажу, чтобы Сеньке – ни-ни, надежнее не будет! – почти уже навзрыд хохочет Раечка. И правда, смеялась, смеялась, а теперь ревет. - А ты-то чего? – спрашивает Галка. Повсхлипывала, посморкалась, положила печеньку в рот, жует медленно, хмельная: - Гадски все устроено, все против нас. Вот я ж видела, что не была Амурка ни капли виновата. Вот ни чуточки! Хвостом не крутила, глазки не строила, а он все же полез… А если узнают в деревне, то скажут: сама виновата. Как про мамку мою. Папаня от нее гулял – сама виновата, она загуляла, он ее избил – опять сама виновата, по кругу виновата, всегда… Даешь – гулящая, не даешь – дура набитая. А эти – всегда молодцы. Одну замуж не взял, потому что слишком легко уговорил, другую – потому что уломать не смог, обиделся. - Знаешь, все было понятно уже тогда, при сотворении мира, - сказала Амурка, вспомнив, как бабушка ей рассказывала библейские легенды. - Что понятно? - Что мужики – слабаки, и что все будут валить на женщин. Как дело было? Ева взяла то яблоко, которое нельзя было, и съела, и мужу дала своему, он взял и съел. Если такой умный, так чего ж не отказался? Не сказал: фу, как ты могла? А я вот не буду, потому что не велено, потому что у меня воля, мозги и сила, я мужик по образу и подобию… Фигушки, налопался яблок, а потом, когда Бог его спросил, какого… он и наябедничал: это все она! Сует мне всякую дрянь, а я не поглядел внимательно… А ведь Бог и так все знал, он же Бог… Проверял, небось, Адама этого на вшивость, посмотреть хотел, что там у него из праха получилось сваять, а тот и оказался размазней… Нет, чтобы упасть в ноги Богу и попросить за Еву: прости ее, она слабая женщина! Я готов искупить, потому что сам должен был думать… Не, куда там… Если главные и умные, так, вроде, и должны сами принимать решения и отвечать за них, нет? Нет! Женщина причина всего плохого. Так с тех пор и валят. - Точно! Отец вечно… приходит к матери за советом, даже в том, в чем она не петрит. Она уж и упирается, дескать, я откуда знаю, но скажет свое мнение, ведь спрашивает, злится, если она не отвечает! А он потом, если плохо получится, это свое вечное: послушай женщину и сделай наоборот! Зачем тогда спрашивать? Чтобы виноватым не быть! А если все сложится, так никогда не скажет, что мать ему правильный совет дала – тогда он сам молодец. Права ты, Амурка. - И у нас так же… папаня махнет рукой, стакан полетит на пол, он сразу глаза злые на мать вскидывает… Хорошо еще, если не скажет: зачем под руку поставила? Даже если сам только что подвинул… Или она хочет его предупредить, подсказать, он не послушает, оплошает, а называется это потом "не говори под руку, дура!" Девчонки горестно замолчали, размышляя о несправедливости сложившегося миропорядка. - Никуда не деться, - сказала Раечка, - только терпеть. - Это почему же? – удивилась Амурка. - Можно не терпеть. - Как? - Как бабка моя, как мать. Если нет того, который жалеет и любит, то другой не нужен. Женщина имеет право решить, терпеть или не терпеть. И ради чего… Она ж не мужик, ей валить не на кого. Только надо честно себе сказать: я так решила, - и не жалобиться уже, когда потом трудно будет. И когда потом вдруг приспичит, а под боком нет. Зато каждый день и каждая минута – свобода. Честной надо быть, прежде всего, с собой. Это мама так говорит. Из-за любви терпишь или из-за страха. Главное - правильно сформулировать…
Амурка вспомнила, как спросила мать, почему они с отцом расстались. Мать и рассказала, что долго терпела и пьянство его, хоть и нечастое, но отвратительное ей до омерзения, а больше – мужскую чванливость эту: дура ты, тупая, нельзя же быть такой бестолковой, и вопли чуть чего… А ведь не бестолковее его, просто в чем-то он разбирается, в чем-то она… Но она себе никогда не позволяет ему слова грубого сказать – не боится, нет, просто нельзя человека обижать, уверена в этом. А он – легко! И обматерить, и обозвать грубо. А сам то - это она не сразу увидела - тоже ведь не звезда, тоже ведь и ошибается, и тупит где-то, как все… Но все ей казалось, что если любовь, то нужно и потерпеть, и любовь ведь должна трудности преодолевать… А однажды она увидела, как отцу на плечо балка упала – помогали друзьям что-то строить. И вот он согнулся от боли, и двинуться не может, так скрутило, а она стоит и смотрит издалека, и ей его совсем не жаль, нигде у нее не екнуло ничего, даже наоборот вырвалось: так тебе и надо! – в мыслях. И захотелось не к нему бежать, а наоборот, уйти в сторону, чтобы не лицемерить лживыми сочувственными словами, так достал он ее вечными укорами и придирками, этой надменностью своею… И поняла она, что не может это быть любовью. А дальше просто нужно было решиться.
- Ага, а голову приклонить? А детей поднимать? – Раечка размышляет по-взрослому. - Я и говорю, ради чего… если можно голову приклонить, хоть иногда, то, наверное, и стоит терпеть, только опять же, скажи себе: я знаю, почему терплю. Но можно не терпеть! Можно… - А хочется, чтобы и голову, и не терпеть… Чтобы настоящая любовь. И всю жизнь. - Хочется, - согласились девочки. Когда укладывались спать, Рая снова вспомнила про Арсения, глянув на вылезшего из корзинки котенка. - А Колька сказал, что Сенька буквально выдрал его из зубов огромной бродячей собаки. Парни ему еще говорят: ради чего рисковал? Кинуться могла, покусать. Таких котят вагон, все равно никому не нужен. А он только плечами пожал: жалко стало. А Амурку, значит, не жалко было? Или женщина хуже котенка им? Вот как понять, что за человек, если он вот так? Выходишь замуж за того, кто котенка спас, а он на самом деле вон чо… Оборотень! - Хуже другое, - сказала Амурка, взяв хвостатую мелкоту к себе. - Ты можешь вести себя правильно-преправильно, а вот придет такой, и даже если не справится с тобой, то все равно потом расскажет всем от злости, что ты раздаешь направо и налево... И век не отмоешься. Вот ведь козлы… - снова вспыхнула запитая вроде и прикрытая смехом, как ссадина листом подорожника, обида. - Ты, Амурка, молодец… Не испугалась! Я бы не смогла… - Еще чего, не дождутся… Но после этого случая Амурке уже не хотелось нежиться в речке нагишом.
11.
Лилька не торопится натягивать колготки – пусть ноги перестанут быть влажными, липкими. На ее ладной попочке белые трикотажные плавочки, спереди на которых рисунок «птички» и слово «Tuesday» сидят идеально. Интересно, она и вправду надевает «недельку» строго в соответствии с днями? Сегодня вторник... Вторник – красные птички, красная ажурная резиночка на бедрах, кривые красные английские буквы, а еще Амурка как-то видела у нее желтые такие. Красиво – каждый день свой цвет. Так, нечего пялиться на Лилькину задницу, а то еще возомнит, что ее неземная красота сражает наповал всех без разбора.
Они были последней троицей, у которой физручка принимала зачет на пресс, все остальные девчонки уже оделись и убежали кто в столовку – большая перемена, кто на улицу, подышать: конец апреля, а погода как летом. - Ну и чо, и чо? – Светка так заинтересована разговором, что не в силах дождаться, когда они останутся наедине. - Ты чо ответила-то? - Что не сейчас, может, потом, когда школу закончим, - Лильке на Амурку наплевать, она ее в упор не видит, особенно с тех пор, как Амурка ей гадать отказалась. - Ну, ваще... Прям так напрямую и сказал? Без намеков? - Он намекал, но я делала вид, что не понимаю, - Лилия насборила чулок, стала аккуратно надевать его на ногу. Как странно, все девочки в классе одного возраста, но одни смотрятся еще совсем детьми, другие же, как эта королевская особа, уже совсем женщинами. Даже несмотря на «нулевочку», нацепляемую на еле заметные припухлости в районе груди. У Амурки «двойка», но она все равно рядом с Лилькой выглядит скромной школьницей, да не просто школьницей – безотказной общественницей-активисткой. Тише омута не найдешь. А ведь прошлым летом, в деревне она ощущала себя совершенно взрослой и вела себя иначе, и говорила как-то более зрело и веско, а потом опять влезла в синюю школьную шкурку и пожалуйста, взрослость испарилась. Или притаилась за ненадобностью: десятиклассники – еще дети. Или потеряла свою значительность в других масштабах, задавленная высокими каменными зданиями: все мы мельчаем в городе, перестаем чувствовать свою значимость в мире, наполненном миллионами таких же крохотных суетливых муравьев.
- Ну и правильно, - одобряет Светка, хотя с куда большим удовольствием она послушала бы про то, как Лилька согласилась на предложение Игорька. – Поцелуйчиками пока обойдется, говорят, что их правильно не подпускать, помурыжить. Чтобы больше уважали. - Наверное... Только уже достал он меня своими поцелуйчиками. Надоело. - Как это? Да ну… Разве может надоесть? – по интонации одноклассницы понятно, что она подозревает Королевскую в кокетстве. Лилия стоит спиной к подружке, Светка поверх ее плеча бросает взгляд на Амурку, будто бы ищет у нее подтверждения своему удивлению. - Может, когда все время. И не нравится мне, - понижает голос Лилька. – Как начнет губу сосать, так она даже надувается потом! Сколько раз просила! Пылесос, блин. Вообще, он грубый, так хватает вечно, что аж синяки, - она демонстрирует желтые пятнышки на руке. – Все страсть изображает. И балаболит, балаболит без остановки... - Почему изображает? Может, правда. Амурка не видела, что там изобразила Лилька, но Светка среагировала сразу. - Так отшей, раз надоело! - Наверное, так и сделаю. Но после выпускного, чего тут осталось-то... Конечно, ради того, чтобы хорошо смотреться на выпускном, многое можно потерпеть: голод, выщипывание бровей, высоченный каблук и противные поцелуи. Ведь пара для королевы тоже очень важна, а Игорек – гарный хлопчик. Первый парень на деревне.
Лео и тогда, при первой своей попытке к бегству ничего не сказал. Может, в тот момент, когда она с горящим взором рассказывала ему, что узнала способ, как избавить его от гемофобии, он еще не принял решения? Или, наоборот, уже точно знал? Какая разница, он ей не должен был ничего объяснять, не обязан. Класс возвращался с патриотического мероприятия в Историческом музее, Елка всю дорогу беседовала с Леонидом Борисычем, которого в последний момент попросили подменить другого учителя и выступить с краткой речью. Он выступил, девчонки восторженно перешептывались.
Амура подошла отпроситься к классной, ей нужно было зайти к маме на работу: - Я с вами дальше не поеду, мне на «Тургеневскую». Ужасно жаль уходить, когда можно было бы ехать несколько станций в одном вагоне с Лео и смотреть на него, но глупо, совсем глупо тащится вместе со всеми до школы, а потом опять возвращаться в центр! Не настолько у нее крыша съехала. - Леонид Борисыч, вы ж где-то в тех краях живете? – обратилась к географу Кроль. – Вроде, у того чайного магазина в китайском стиле? Тогда вам с Амурой по пути! Никогда не знаешь, что будет за следующим поворотом...
Они молча вышли из метро, уже стемнело. - Вам куда? – с Елкой он был значительно разговорчивее. - Туда, - она махнула рукой в сторону бульвара. Пауза два-три шага. - Я вас провожу. Шли молча, в относительной московской вечерней тишине, хотя Амурке казалось, что ее сердце поет на весь бульвар. Ей хотелось прыгать козой вокруг него, но она сдерживалась из последних сил, просто шла рядом. Увидев сломанную лавочку, засыпанную свежевыпавшим мартовским снежком, не утерпела, вскочила на нее, чтобы оставить тесемочку своих следов. Непревзойденная классика флирта: подняться, чтобы лица оказались на одном уровне, а лучше, чтобы твое – чуть выше. Дойдя до конца, остановилась. - Леонид Борисыч, - окликнула продолжавшего движение учителя. Он обернулся, подошел, молчит, смотрит вопросительно. Руки в карманах. Красивый, серьезный, похож на совершенно спокойного человека. - Леонид Борисыч! Я узнала у бабушки, как можно попробовать сделать так, чтобы вы больше крови не боялись! – выпалила Амурка заветные слова. Он поморщился. - Как? Ей хотелось, чтобы он как-то порадостнее среагировал на ее такое знаменательное сообщение, а он стоит замороженным истуканом. Как вообще можно ежится, когда так тепло? Даже жарко? - Не верите? – расстроилась она. – Но ведь тогда сработало! Когда я вас… вам кровь заговорила... О, как он вскинул на нее глаза! Видимо, какая-то мысль его посетила и рассмешила, потому что губы, словно против воли, разъехались в кривовато-грустной улыбке. - Ах, вот в чем дело... Побочный эффект? – спросил он, будто сам себя, и тут же посерьезнел. – Верю. Нужен кровавый ритуал? Кажется, само это слово вызывало у него отвращение. - Ну, почти, - смутилась Амура. – Но не обязательно очень кровавый! - Ну, нет! На такое я вряд ли способен, - он решил закончить этот разговор и, отходя, подал ей руку, чтобы помочь спрыгнуть с лавочки. Но Амурка не собиралась так легко сдаваться. Сам же потом рад будет! И... упустить возможность сделать ему такой подарок? На всю жизнь? Взявшись за его ладонь, остановила, потянула назад. - Ну, Леонид Борисыч! Вы только дослушайте! Проходящие мимо старушки оглянулись на ее громкий возглас, он подошел поближе. - Слушаю. Когда он так смотрел ей в глаза, у нее тут же отнимался язык. И руку не отпустил, а пальцы ведь тоже горячие! - Надо... надо всего лишь, - она стряхивает снежинки с его плеча, - самому, специально поранить кого-то до крови, сказать нужные слова и непременно дождаться, когда кровь остановится. Опять сделал движение отойти, но девушка схватилась за его воротник. - Леонид Борисыч! Вы только подумайте: избавиться от страха, навсегда! И ранка-то может быть совсем маленькая! Просто царапинка! Нужно-то только капельку крови! - Амура, глупости это все, ну как ты не понимаешь? – его, как пьяного, шатает от «ты» к «вы». - Да это вы не понимаете! Да если и глупости, а попробовать? Проверить? – она горячилась, она не понимала, как можно отказываться от шанса? И эксперимент-то ерундовый. Он качал головой, она еще придвинулась к нему, убеждая, тараторя, боясь, что недослушает: - Вы можете меня, мою руку поранить! – она обнажает свое запястье, сдвигая рукав, и он в свете фонаря видит, как сквозь тонкую кожу просвечивают сосуды. - Это совсем не страшно. Господи, да меня кот сто раз так сильно царапал! А вы чуть-чуть! Я же знаю, как остановить, если что! Вы же видели! Совсем чуть-чуть, капельку! Мы сядем вместе на пол, чтобы вы не упали, если вам станет плохо... - Амурка совершенно четко представляла себе эту картинку: он, она, лаборантская, булавка... Делов-то! В этот раз он сам притянул ее к себе, сам прекратил уговоры, преградив словам путь своими губами. И промозглый, неприветливый март тут же сменился июльским пеклом. Уже было не важно, кто там ходит по бульвару: бабки, голуби, ангелы... - Пошли, - жарко выдохнул в уголок губ, подхватил ее с лавки, повел быстро за собой, крепко держа за руку. - Мне ж в другую сторону! Мне не туда! – засмеялась Амурка через несколько шагов, еле поспевая за ним. Глупая, глупая девчонка! - Ты права, - остановился Лео резко, внезапно протрезвев. – Ты совершенно права. Помолчал немного, поправил ее вылезший из-под пальто шарфик, в глаза больше не глядел. - Я не должен... Я должен идти, Амура. Тебе еще далеко? - Нет, рядом, вон в том доме, - сердце упало: почему все так внезапно закончилось? - Вот и хорошо, вот и правильно, иди. Иди, иди! – подтолкнул ее легонько рукой и отступил на шаг. Мгновенно замерзшая Амурка пошла, оглядываясь. Он стоял и смотрел ей вслед.
- Нас Арсений Пивоваров довезет, - сообщила баба Зина. Час от часу не легче. Всегда ж дядя Федя возил! - А дядя Федя что? – сумела скрыть досаду Амура. - Съел медведя, - откликнулась в своем обычном стиле Зинаида, редко когда без смеха что скажет. – С животом у него что-то. - А что, у него права есть? – девушка гладила брючки, которые теперь, после сарафанно-юбочного лета казались какими-то тесными, чужими. - Конечно! Он, вон, и Алину из больницы привез, тебе Галка не сказала? - Нет. - Не волнуйся, его отец говорит, что он хорошо водит, ответственно, не лихачит. - Я и не волнуюсь, - фыркнула Амурка, - чего мне волноваться? - Садись в кабину, к Сене, - добродушно предложила бабушка, - вам, молодым, вдвоем веселее будет! Сенька молча закинул Амуркин чемодан и сумку в кузов, где стояли два старых низких кресла. - О, да! Сенька известный весельчак! – не смогла все же не съязвить. - Но я и погрустить могу, бабуль, тебе в кузове тяжело будет! - Что ты! Я обожаю как раз на свободе ездить, чтобы ветер в лицо! А вот ты запачкаешься еще. Не, не, я лучше тут. Сенечка, ну-ка, подсоби мне. Сенька за рулем смотрелся солидно. Девушка с вызовом разглядывала его, все пытаясь понять, где в этом милом услужливом Сенечке затаился безжалостный агрессор. - Что пялишься? Не нравлюсь? - Красавец! Отворотясь не наглядеться. - Язви, язви, язва, раз хочется. - Знаешь, чего мне хочется? Отрезать твои причиндалы ржавыми ножницами под корень и собаке той бродячей кинуть, у которой ты, добренький, котенка забрал. Арсений искоса глянул на пассажирку, чтобы оценить меру опасности. - Да ладно тебе, я вообще, может, хотел прощения попросить… Амурка хмыкнула, покачав головой. - Хотел – проси, - бросила где-то раньше слышанную фразу. - Ну, прошу. Хотя не понятно за что, не было ж ведь ничего! Да и вообще, кабы ты не взъерепенилась, чпокнулись бы тихо-мирно, да и дело с концом! И всем бы хорошо! - Нет, тебя не кастрировать, тебя уничтожать надо! Ты ж инвалид, на голову больной, для общества опасный! – девушка была поражена. - За что уничтожать-то? Это ж ты пожалела непонятно чего! Что, от тебя убыло б, что ль? Я б со всем уважением, вынул бы, что я, не понимаю? Или я вшивый какой? - Знаешь, Сень, чем дальше ты говоришь, тем меньше напоминаешь человека. У меня просто слов нет… - Слов у нее нет. Вечно вы, бабы, все выворачиваете, раздор сеете, а потом мужики виноваты. Не убил, не украл, и не жена ты чья-то! Проще надо быть… - веско закончил свою речь тоже устоявшимся выражением. Впереди на мотоцикле ехал мужик, трактору все никак не удавалось обогнать его. Амурка узнала в нем того самого Борьку-картавого. - Внушить, что ли, Борьке, любовь к тебе, невшивому такому? – в задумчивости проговорила Амура, медленно поднимая руку со скрюченными пальцами, как когда-то в кино видела, по направлению к мотоциклисту. - Пусть страстью воспылает? Безудержной? А потом он где-нибудь тебя, пьяненького… - Амурка шлепнула ладонями, как бабка Зина делала, когда разговор о сексе заходил. – Со всем своим огро-о-омным уважением, а? - Совсем сбрендила? – чуть не сбив мотоциклиста, обогнал его Арсений. Трактор резко качнуло. – Сравнила тоже! Бабка постучала в стекло кабины: «Эй, поосторожнее, не картошку везешь!» - А в чем разница? Убыло б от тебя? Ему даже вынимать не нужно, все равно не залетишь! Или ты жена чья-то? А, Сень? Жалко тебе, что ли? – все больше распалялась Амурка. – Односельчанин ведь! Ему хорошо, значит, и тебе хорошо, чего ты заерепенился? Проще надо быть, Сеня, проще!
_________________ Не пытайся переделывать других - бесперспективное и глупое занятие! Лепи себя - и ты не пожалеешь о потраченном времени! (я так думаю)
|